До сих пор помню соседку, которая, оставшись без родственников, собралась в дом престарелых - таким был ее выбор. У героини этой истории выбора не было вообще.
С ОТЦОМ НЕ ПОПРОЩАЛИСЬ!
- Ну куда это пальто, Серафима Андреевна? В Питере Аркадий вам новое купит. - Алла брезгливо отодвинула потертое пальтишко, и оно сползло на пол.
А через несколько минут Аркадий уже грузил вещи матери в приемистую "Мазду". Ехали молча. Серафима Андреевна украдкой смахивала слезы. И, словно испугавшись чего-то, вдруг схватила Аркадия за плечо:
- Ашенька, а на кладбище к отцу?
Алла поморщилась:
- Ненавижу, когда вы Аркадия Ашенькой называете! А на кладбище - в другой раз.
За окнами проносились высоченные ели. Потом - дома и церковь. Серафима вздыхала еще горше. Каждая тропочка в Сиверской была ей знакома. Здесь же и Павла встретила. Свадьбу помнит. И как туфлю в речке Оредеж утопила.
- Ма, - на секунду оторвался от руля сын. - Тебе у нас хорошо будет.
Серафима постаралась улыбнуться:
- Конечно, сынок... Спасибо, что не оставили одну помирать. Трудно мне уже с домом-то управляться. Раньше-то все Паша...
И, осторожно оглянувшись на невестку, шепотом спросила:
- А дом-то... дом уже продали?.. или как?
НА НОВОМ МЕСТЕ
Серафиме Андреевне отвели скромную комнатушку. Алла поплотнее прикрыла дверь:
- Просьба у меня к вам, Серафима Андреевна. Видите ли, у нас творческие люди бывают. Так вы уж особо не выходите при них из комнаты.
И старушка покорно закивала головой.
Заспешили дни, один похожий на другой. Но Серафима чувствовала себя словно в плену: по квартире не походить, воздухом не подышать ("Вы же города не знаете! А если заблудитесь?" - восклицала Алла).
Все это были отговорки, и Серафима это понимала. Порой начинало ныть сердце по прошлой жизни. Жила бы сейчас в своем домике среди сосен. Только продан дом-то. Однажды, задумавшись, выронила чашку, а потом слышала, как невестка отчитывала сына. Тот оправдывался, но выходило у Аркадия это как-то жалко. Сгорбленная, худенькая Серафима Андреевна целыми днями смотрела в окно, словно старалась в заснеженной мгле разглядеть свою прошлую жизнь.
СЫН
В первое время, когда сын с невесткой возвращались домой с киностудии, Серафима пыталась приготовить что-то вкусное. Но Алла пресекла и эти ее попытки.
- Аркадию вашу стряпню есть нельзя, у него же печень!
Зато когда невестки не было дома, они с сыном вместе пили чай. И вспоминали, вспоминали...
- А Геленджик помнишь? - спрашивала его Серафима. – Ну, отец тогда еще от тебя ветрянкой заразился? Весь в зеленке ходил... А помнишь, как отец елку притащил? Поставили мы ее, а из-под нее щенок выскочил. Ты очень собаку хотел...
Аркадий, взяв руку матери, уткнулся в ладонь:
- Ма, не сердись на Аллу. Она хорошая. Только детей не хочет. А так бы были у тебя внуки. Все веселей.
Серафима Андреевна целовала сына в висок:
- Ну, чего ты удумал? Все хорошо. А Алла... Главное, чтобы ты ее любил.
ЗАБОЛЕЛА
То утро было обычным, но Серафима Андреевна вдруг ощутила недомогание. Села - и тут же все закрутилось, поплыло перед глазами. Очнулась она уже в больнице. Пыталась что-то сказать, но губы не слушались. Испугалась, заплакала. Над ней склонился Аркадий:
- Мамочка, доктор сказал, это инсульт. Но все восстановится.
И правда, к концу третьей недели речь восстановилась, и Серафиму Андреевну выписали домой. Сын нанял сиделку, которая помогала садиться, кормила, поила. Но свое новое, совершенно беспомощное положение Серафима переносила с трудом. Алла к ней не заходила. Да и сын появлялся нечасто. Наклонится, скажет пару слов - и все. Серафима расстраивалась и, когда уходила сиделка, давала волю слезам. Вот тогда ей впервые и пришла в голову мысль, что она в тягость не только невестке, но и родному сыну.
НИЧЕГО ОСОБЕННОГО
В ту ночь Серафима подслушала разговор Аллы и Аркадия совершенно случайно.
- Так больше продолжаться не может! У нас никакой жизни! - говорила Алла. - Ты обязан уговорить ее уйти в дом престарелых! В этом нет ничего особенного.
Серафиме показалось, что у нее разорвется сердце от ужаса и боли. Натянутые, как тетива, нервы были готовы лопнуть. Она, как осужденный на казнь, старалась не пропустить ни единого слова из приговора.
- Ты с ума сошла! - различила в ночи мать голос сына. - Как я ей про такое скажу?!
Слова сына перекрыли всхлипывания Аллы, а потом уж и сама Серафима, впившись зубами в подушку, чтобы заглушить рыдания, излила на нее всю свою горечь и отчаяние.
Утром она проснулась просветленная. Может, потому, что приняла решение? Заглянул Аркадий, и мать ему улыбнулась. Но сын был мрачен. Сидел, сдавив виски руками.
- Разболелась голова? - забеспокоилась Серафима. И, не дав ему сказать ни слова, начала сама:
- Знаешь, Ашенька, я все хорошо продумала. Мне бы лучше уйти от вас... Ну, в дом престарелых. Там для таких, как я, и уход, и...
Сын молча опустил голову.
ПИСЬМА
Аркадий сам отвез мать. На руках перенес из машины в палату, где жили еще две такие же старушки. Когда прощались, Серафима все гладила здоровой рукой плечи сына. Собравшись с духом, чтоб не дрожал голос, сказала:
- Иди, Ашенька. Пора...
Он бросился к ней:
- Мам, я навещать тебя буду! Я приезжать буду. Я...
Потом она часто будет вспоминать эти слова. И каждый раз на глаза будут наворачиваться слезы. Особенно когда любопытные соседки, умерив свою боль по теплу и ласке, будут просить ее прочитать письма сына. Надев очки, Серафима тогда устраивалась поудобнее, и старушки замирали, зачарованные чужим счастьем: "Здравствуй, дорогая мамочка! Ты только не сердись, что все никак не доеду до тебя. Много работы, да и Алла что-то прибаливает".
- Ой, Андревна! Счастливая ты! - утирая глаза рукавом халата, кивала Акулина. - Мне б от дочки хоть одно такое письмо...
ПРОСТИ МЕНЯ!
А жизнь шла своим чередом. Аркадий винил себя, что никак не доедет к матери. Но стоило ему собраться, Алла поджимала губы:
- Маменькин сынок! Хоть запах ее выветрился...
Однажды Аркадий не выдержал:
- Ну что она тебе сделала? Ведь ушла! Сама. Все поняла!
Алла, подпиливая длинные ногти, лишь пожала плечами:
- Если ты так уж тоскуешь - съезди. Сколько не был? Год? Ну, денег отвези, яблок...
Аркадий был готов сквозь землю провалиться. Как там мать? Пока ехал, вспоминал детство. Вот они с ней и с отцом вместе удят рыбу. Вот мама раскрашивает его футболку для школьного праздника. Вот...
- Вам кого? - старушка, близоруко щурясь, остановилась у ворот.
Аркадий, переминаясь с ноги на ногу, спросил:
- Может, знаете Серафиму Андреевну Каюрину?
Старушка сразу как-то сникла:
- Милок... Так ведь померла Каюрина-то Серафима... с неделю как. Начальство телеграмму высылало, а на похороны никто не приехал.
- Мы с женой, наверное, на даче были, - тихо ответил Аркадий побелевшими губами. И опустился на лавку возле ворот.
Старушка села и вдруг встрепенулась:
- Сейчас я тебе ее вещички вынесу.
Уже на пути к кладбищу Аркадий, остановив машину, развязал кулек. Кружевной воротничок от свадебного платья. Коробочка с обручальным кольцом. Его первый молочный зуб. И тугая пачка писем. Он открыл одно: "Дорогая мамочка, прости, что..." Краска стыда залила его лицо. Аркадий все понял. И всю дорогу просил у матери прощения за свою несложившуюся жизнь. За то, что так и не удосужился быть с ней нежным. А главное - за ненаписанные письма.
Напишите коментарий к материалу
Ваш email адрес не будет опубликован.*