Ошеломительная история бабушки перевернула ее жизнь

ИНАЧЕ НЕ МОГУ
Хорошо, что дома никого не было, — ей совсем не хотелось ни с кем разговаривать и видеть никого не хотелось. Лиза бросила телефон на стол, чтобы никто не смог позвонить и найти ее, побросала в сумку теплые вещи, надела пуховик, угги и выскочила за дверь. До бабушкиного дома больше часа езды, хотелось добраться засветло. Машина завелась сразу, весело мигнула поворотником и натужно заскрипела по насыпавшемуся за день снегу.
Идея поехать к бабушке возникла сама собой. Старушка давно, сразу после дедовых похорон, осела на теплой даче и в город выбиралась разве что в поликлинику да по собесовским нуждам. Лиза любила бабушку, но навещала редко — собственная молодая, не устоявшаяся еще жизнь отнимала все время. И вдруг сегодня, когда новость ошеломила ее, Лизе захотелось к бабушке, под ее доброе крыло. Сесть у камина с чашкой чая, поболтать о пустяках, помолчать. Только бабушки умеют так любить — абсолютно, без оговорок и условий, Лизе так нужна была сегодня такая любовь.
— Бабуль, расскажи про деда. Как вы познакомились, как влюбились, женились?
Все было, как ей хотелось. Они сидели возле камина на огромном старом диване, Лиза забралась с ногами и уткнулась в бабушкино плечо — от шали едва уловимо пахло духами, сладкими и горькими одновременно. Лиза знала этот аромат с детства, хотя название все забывала спросить.
— Про деда? Твоего? — удивилась бабушка.
— Про моего — про какого же еще? — в свою очередь удивилась Лиза. — Я же про вас ничего не знаю…
Она всегда восторгалась бабушкиной красотой. Даже сейчас, в свои восемьдесят с гаком, это была леди — прямая спина, уложенные в замысловатый пучок седые волосы, ухоженная кожа. А морщинки только добавляли шарма и значимости ее образу. Бабушка замолчала надолго, словно забыла о ней, а потом заговорила тихо и размеренно, с трудом извлекая из памяти слова.
— Он такой смешной был, рыжий, с веснушками, — бабушка засмеялась своим мыслям и поправила шпильку в пучке. — А к выпуску превратился в тако-ого красавца! Все девочки на него заглядывались, а он выбрал меня. Почему, интересно? Впрочем… Я тоже была недурна. Весь выпускной класс мы не расставались, хотя учились в разных школах — уже после войны мальчиков и девочек разъединили. Все были уверены, что мы поженимся, даже мои родители смирились. А он… — бабушка тяжело вздохнула и продолжила: — А он решил стать полярником. Сначала уехал учиться в Ленинград, ездил в экспедиции, потом подписал контракт на работу на полярной станции. Перед отъездом мы встретились, он не оправдывался, хотя и так было понятно, что я в его жизненную схему не вписываюсь, просто сказал: «Я по-другому не могу». И уехал.

КАКИЕ ЭТО БЫЛИ РУКИ!
— А ты? Как же ты? — у Лизы глаза повлажнели — так было понятно ей бабушкино горе шестидесятилетней давности.
— А что я? Училась, жила, как могла. Он приехал через шесть лет, я была уже замужем. Красивый, бородатый, огромный. Мужчина. Все рассказывал про северное сияние и про белую медведицу Елизавету Вторую — он ее так назвал в мою честь. Говорил, что не было дня, который бы не начинался с моего имени. Как я ревновала его к этой медведице… — бабушка усмехнулась. — Только в тот его приезд мы стали близки. Хотя зачем это я? — спохватилась бабушка.
— Бабулечка, рассказывай все, пожалуйста, — запричитала Лиза, боясь пропустить хоть одно ее слово.
— Я до этого не догадывалась даже, что можно буквально задохнуться и потерять сознание в руках мужчины.
Ах, какие это были руки! Мне казалось, что я вся умещаюсь на его одной ладони, а второй он закрывает меня от всего мира, что мы одни в целом свете. Его тело пахло молодостью, силой, страстью, он так умел любить… Мы трое суток не вылезали из постели, я размечталась, что он теперь навсегда мой, а на четвертое утро он сказал, что улетает. Теперь на Южный полюс, и самую красивую пингвиниху обязательно назовет Елизаветой. В тот момент, мне показалось, что я умерла. Но не умерла, как видишь, и даже через девять месяцев родила сына, твоего отца. Что же ты не пьешь чай? 
Лиза слушала бабушку как завороженная. В ее сознании картинка мира развалилась и никак не желала складываться во что-то целое. Дед умер всего десять лет назад, и она его прекрасно помнила. Среднего роста, значительно старше бабушки, седоватый брюнет с тонкими нервными пальцами пианиста. Он преподавал в музыкальной школе и никогда не уезжал из дома без жены. Он обожал сына — высоченного детину с рыжеватыми волосами и руками, как ковши экскаватора, — Лизиного отца. А потом и ее, Лизу, свою внучку, с толстой, медного цвета косой и веснушками на носу. Бабушка смеялась: мол, ее дед по отцовской линии был высокий и рыжий, все верили. А вон оно как…
— Но он же вернулся с Южного полюса? — Лиза старательно подбирала слова, чтобы не спугнуть бабушку.
— Да, через пять лет. Не было в мире мужчины красивей его. Я, во всяком случае, не встречала. Какое это было счастье — опять оказаться на его ладони, почувствовать его запах — к тем, прежним, примешался еще морской — соленый, горьковатый. Как вся наша с ним любовь. Он был такой горячий, такой ненасытный, что я понять не могла, как же он обходится там без женщины. Спросила, а он засмеялся и тогда первый раз сказал, что для него есть только одна женщина — это я. И что, ты думаешь, было дальше? — засмеялась бабушка.
— Опять уехал? 
— Уехал. А я опять родила ребенка — девочку, твою тетку. Больше я его не видела. Он погиб в той экспедиции.
Бабушка замолчала и закрыла глаза — то ли задремала, то ли спрятала слезы, как привыкла прятать их все эти годы. Лиза боялась пошевелиться. Перед глазами проплыло веселое темноглазое лицо ее любимой тетушки, миниатюрной хохотушки и певуньи, окончившей Гнесинку. Где она сейчас? Говорила, что едет с оркестром на гастроли, куда-то в Европу. Чья она дочь? 
— Бабуль, а дедушка, ну, твой муж, он что?.. — прошептала Лиза, не очень рассчитывая на ответ. Но бабушка ответила, не открывая глаз:
— Он был очень хорошим человеком, он знал про мою первую любовь. И это все.

ПО ПРАВУ КРОВИ
По бледному прекрасному бабушкиному лицу бродили отблески каминного огня, высвечивая то благородный лоб в обрамлении серебряных прядей, то все еще изящные губы, которые едва заметно улыбались — тому далекому счастью, которое подарил ей полярник. Этим счастьем она была полна и сейчас, оно грело, наполняло смыслом ее одиночество. 
— Забудь все, что я тебе наговорила, — неожиданно приказала бабушка. — Внукам это знать необязательно. Иди спать, пора.
— Конечно, не волнуйся, — успокоила ее Лиза и поправила шаль на бабушкиных плечах. Через минуту, по ровному глубокому дыханию, Лиза поняла, что бабушка уснула. 
«Может, и необязательно, но лучше знать. Просто, чтобы понять саму себя», — размышляла Лиза, тихонько, чтобы не разбудить бабушку, ставя на стол чашку с недопитым чаем. А она-то все думала, откуда этот мятежный дух в ней — в домашней девочке из интеллигентной семьи? И эта сумасшедшая любовь, свалившаяся на нее еще в школе и не отпускающая до сих пор, хотя есть и законный трепетный муж, и полный достаток в доме? Он, ее любимый мальчик, ставший большим и сильным мужчиной, выбравшим неожиданно для нее пограничную службу и дальнюю заставу, опять объявился в ее жизни. И все полетело кувырком! Ей больше не удавалось убедить себя, что она любит мужа, что будет верна ему, раз стала женой. Пограничник смел кордоны, которые она так старательно выстраивала в надежде спастись от него. Нет спасения от самой себя. И хорошо, что нет. Теперь она точно знает, что ребенок, о котором она узнала утром, родится на пограничной заставе — она не повторит бабушкину ошибку. Это она, а не какая-то белая медведица, достойна имени Елизавета Вторая. По праву крови, хотя рыжий полярник, ее родной дед, так и не узнал о своем сыне.