Больше не с кем бороться, жить стало скучно

За моими плечами был тяжелый развод. А к новому браку не стремилась — о замужестве остались плохие воспоминания: муж считал себя непризнанным гением, которому все обязаны, непонятно за что, и которому не пристало думать о быте и хлебе насущном. Вымотавшись вконец, я рассталась с мужем.

Дочь уже подросла, можно было немного подумать о себе. С Димой мы познакомились в баре, где наша контора устроила вечеринку. Мы с подругой курили у входа, а он приподнял табличку «Закрыто на спецобслуживание» и уставился на меня. Говорит: «Мне это снится!» Отвечаю: «А мне — нет!» Вроде не пьяный, одет прилично, лет ему где-то за тридцать, но помоложе меня. «Дайте хоть водички попить», — просит. «А то так есть хочется, что даже переночевать негде!» — встряла подруга.
Переночевать ему как раз было где. Это я уже позже узнала. Жена молодая, двое детей. До встречи со мной он считал себя вполне счастливым. Не бабник, детей очень любил. Все в дом, все для семьи...

Когда Дима пришел с двумя чемоданами и сказал, что будет здесь жить, я просила его десять раз подумать. Ведь дети еще маленькие. Разве это по-людски? Грех отца от детей уводить, да и баба его — выдержит ли предательство? Даже плакала: «Не будет нам счастья на чужом несчастье...» Но ручонки-то мои слабые уже к нему тянулись, в голове стучало: «Как же я его отдам? Ведь он мой, мой!» Впервые встретился мужик, который смотрел на меня, открыв рот, что очень льстило моему бабскому самолюбию.
Потом началась осада. Чего только жена его не предпринимала, чтобы он вернулся. Сказала, что детей он больше не увидит. У Димы после этого с сердцем плохо стало. Впервые в жизни. Но дети сами не выдержали. Сын устроил истерику, жене пришлось сдаться. Про то, что отобрали у него все, уже и не вспоминаю. Машину, дачу, вещи — Бог с ними. Вся родня ополчилась. Его мать, моя. Кошмар!
Но нас с Димой эти нападки только сплотили. Впервые в жизни почувствовала, что я — не одна, что есть опора и защита, что не бросит, что бы ни случилось. Ни с кем не было такой уверенности в будущем, как с Димой. Значит, решила, мы во всем правы, по-другому быть не могло, это судьба. Жили, как в осажденной крепости, готовые сражаться с целым миром. И сражались. Осада постепенно стала ослабевать, родня с обеих сторон смирилась. Даже дети его стали к нам в гости захаживать, дочь оттаяла.
И тут — новое испытание. Как говорится, откуда не ждали: моя мама. Так получилось, что мама стала жить с нами. Всегда жила одна, а тут, как «бои» утихли, по-доброму так попросилась к нам. Мол, стара уже, одной страшно. Диму она не любила по-тихому. Он это сразу почувствовал. Я разрывалась, то и дело бросалась между ними, когда они сцеплялись по пустякам. Однажды, доведенная до отчаяния ее тихой ненавистью, я крикнула: «Чего ты добиваешься — чтобы он ушел, а я до конца дней осталась одна?!» — Она ответила: «Лучше быть одной, чем с таким!» Я тихо заплакала. Но подошел Дима, увел в комнату, посадил на колени и начал баюкать, как маленькую. И я подумала: что бы ни случилось, мы будем вместе...
После маминых похорон, когда мы сидели на кухне, курили и Дима немного выпил, он вдруг проговорил словно сам себе: «Больше некому меня ненавидеть...» И вдруг заплакал. Не поняла его тогда. Но позже стала замечать — с маминой смертью что-то умерло в наших отношениях. Больше не надо ни с кем бороться, не надо чувствовать свою отчаянную, незаконную правоту. Не надо цепляться друг за друга, чтобы понять, что ты не один, что рядом любимый... Можно было просто жить, как обычные супруги. Но мы уже не могли просто жить, привыкли получать наслаждение от страданий. Однажды я посмотрела на Диму и не поверила: за что же я так любила этого человека?
Расстались на удивление тихо и без взаимных упреков. Словно каждый про себя договорился друг с дружкой. Не знаю, куда все подевалось. Может, действительно, на чужом горе счастья не построишь. А может, у каждой любви есть свой срок? И он у нас кончился. Просто взял и кончился.