Внеклассное чтение: НЕ НАДО НА МЕНЯ СМОТРЕТЬ

ОДИН НА ПЕРРОНЕ
Они его бесили, эти двое. Совсем дети, лет по восемнадцать, ну девятнадцать, не больше. Почти как его старший сын. И с обручальными кольцами. «Прямо с выпускного в загс, — раздраженно предположил Марк. — По залету, небось…» Однако признаков беременности у девочки не наблюдалось. 
Они что-то обсуждали, горячились, но не перебивали друг друга. А то замолкали, потом опять говорили. Тихо, только для себя самих. Вошла старушка, мальчик моментально поднялся навстречу, усадил бережно. Девочка тоже встала — не хотела оставаться без него ни секунды. Когда поезд тормозил, парень поддерживал девочку надежно, по-мужски. Они смотрелись как одно целое, слившиеся сначала душами, а уж потом телами. И если их разъединить — погибнут, друг без друга не смогут дышать. У них одна жизнь на двоих — это было видно. И это раздражало. «Лучше бы целовались или щупались прямо тут, в вагоне. Теперь все так, а эти…» Марк закрыл глаза, чтобы не видеть и успокоиться. И тут вдруг… 
В какой части мозга таится память, страшной взрывной силы архив твоей собственной жизни? С событиями, людьми, чувствами, запахами. Всего этого давно нет, растворилось во времени, и вдруг, по такому вот щелчку, как эти дети, прошлое оживает. Приходят люди, которые, казалось бы, давно забыты, как и все, что с ними связано, пережито и стерто, чтобы не мешало настоящему. И начинают предъявлять счет — за ошибки, за трусость, за подлость. Да, правильно, за все надо платить. Только понимаешь это, когда поезд ушел. А ты на перроне один.

ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ
Таня была похожа на эту девочку в метро — такая же хрупкая, карие глаза смотрели на него с доверчивостью олененка. И он сам, наверное, походил на того парня, юного мужа, вот только он мужем для Тани не стал. А хотел, так хотел… 
С ней рядом все казалось прекрасным. Да нет, не казалось, все и было прекрасным, как только в его жизнь вошла Таня. Они учились в параллельных классах, но по-настоящему он ее разглядел за год до окончания школы. Это был самый счастливый год в его жизни. У них все было общее, и когда вечером расходились по домам, Марк сдувался, словно воздушный шарик. Если, чтобы не расставаться, нужно жениться, он готов был бежать в загс в любую минуту. И Таня готова была, потому что, как у тех детей, одна жизнь на двоих. 
Пока учились в школе, его мама отношения с Таней терпела — мол, пусть потренируется, тем более на глазах. Но когда после выпускного он заявил, что они собираются поступать на филфак и пожениться, устроила бурю.
— Мой сын собирается в восемнадцать лет жениться на этой нищебродке? Ты знаешь, из какой она семьи? Я тебе скажу: ее отец, железнодорожник, попал под поезд. Наверняка пьяный. И ты хочешь, чтобы мои внуки выросли потомственными алкоголиками? — Роза Борисовна метала молнии такой мощи, что Марк явственно слышал, как звенели висюльки на маминой хрустальной люстре. — И при чем тут филфак? Ты собираешься всю жизнь копаться в том, что написали другие, и получать копейки, потому что твои изыскания будут нужны исключительно таким же чудакам, как ты сам? Ну нет, этого я не допущу. Ты завтра же отнесешь документы в медицинский и будешь учиться на стоматолога. Чужие гнилые зубы прокормят и тебя, и твою семью, и нас с папой. Ты меня понял, Марек? — Мать смотрела на него глазами удава, и он не смел шевельнуться. — Отец, что ты молчишь? Или я не права? И никакой Тани — школьные романы должны заканчиваться в школе. А жену я тебе найду, можешь не сомневаться.
Марк был послушным сыном и отнес документы в медицинский. Когда сказал об этом Тане, она съежилась, сдвинула брови, чего не делала никогда, и тихо спросила:
— Между нами все кончилось?
Как почувствовала? Марку хотелось крикнуть, что ничего не кончилось, что он любит ее, но услышал звон хрустальных висюлек и ничего не сказал. Повернулся и молча ушел. Безропотно ушел из собственной жизни — в чужую, которую придумала ему мама.
Марк учился в ординатуре, когда Роза Борисовна пригласила в гости подругу с мужем и дочкой. Подруга была похожа на маму, а дочка Соня — на них обеих. Сопротивляться было бесполезно, и через пару месяцев Марк с Соней поженились. Первая брачная ночь случилась за пару недель до свадьбы. Много жара, много острого, даже бесстыжего секса подарила ему Соня, как выяснилось, девушка в этом отношении продвинутая. А он тосковал по худенькому Таниному телу, по ее робким прикосновениям и слезинкам, блеснувшим в шоколадных глазах, когда девичество стало прошлым. Они оба ничего не умели, но они любили, и их любовь руководила их телами. Соня умела все, да и Марк за последние годы поднаторел и уже не считал себя новичком, но не было главного — не было любви. Она так и не пришла в их с Соней дом. Но о Тане он думать перестал, отпустила.
Тесть работал главным бухгалтером городской больницы, через знакомых устроил Марка в частную стоматологическую клинику, в аспирантуру, помог защититься. Роза Борисовна была довольна, но Марк знал про себя, что врач из него получился средненький. Он видел, какие чудеса творили коллеги, оказавшиеся в медицине по призванию, а не по маминой воле. Но чужие гнилые зубы действительно кормили Марка и всю его разросшуюся семью, эту ситуацию мама просчитала правильно. Местечко тесть обеспечил теплое. Успел. 

НИКОГО НЕ СЛУШАЙ
Семейная жизнь Марка протекала бурно. Рождались дети, умирали родители. Когда не стало тещи, а потом и Розы Борисовны, Марку стало казаться, что души обеих женщин переселились в Соню. Когда она гневалась, висюльки на старой, почти антикварной люстре звенели так же жалобно, как когда-то при Розе Борисовне. Дети — два сына и две дочери — ходили по струнке и даже писали по маминой команде. У самого Марка никогда не возникало проблем — Соня их либо решала сама, либо давала команду, как решить. И они действительно решались. 
Марк привык к такому течению жизни, но все чаще казалось, что он так и не стал взрослым. Растолстел, даже обрюзг, обзавелся бородой и трубкой с дорогим табаком, регулярно и качественно исполнял супружеский долг, но все равно чувствовал себя Мареком, ждущим маминой 
команды. Только теперь маму звали Соней, и она с энтузиазмом отдавала ему свое пышное тело. Сюрреализм, почти инцест, жалобный хрустальный перезвон по его несостоявшейся жизни. 
«А тот мальчик из метро — мужик, — лежа на диване и щелкая телевизионным пультом, размышлял Марк. — Отстоял право на себя самого, на свою девочку. Уважаю. И завидую». 
На экране мелькали люди, громыхала реклама, обещая все блага жизни, старые фильмы рассказывали сказки про прошедшую счастливую жизнь. Марк зевнул и хотел было выключить телевизор, но зацепился за ток-шоу о современной литературе. Не тема его зацепила — он давно перестал читать что-либо, что не касалось стоматологии. Одна из участниц — красивая женщина, ухоженная, одета с иголочки, со вкусом, доктор филологических наук. Но главное, голос, знакомый, он его слышал в своей прошлой жизни. Он не поверил глазам, когда появилась бегущая строка. Это была Таня, та самая, его Таня.
— Марек, что ты молчишь? Ты меня слышишь или оглох от телевизора? — Марк сначала услышал хрустальный звон и только потом свое имя. — Твой сын, который, если ты помнишь, в этом году оканчивает школу, собрался поступать на философский. Как тебе это нравится? Нам только нищих философов не хватало! — У Марка больно сжалось сердце — так знакома была ему эта сцена. И Сонины слова, как когда-то мамины, готовы были разорвать жизнь его сына. А Соня продолжала: — В нашей семье все выбирали профессии, которые кормят, а не морочат головы себе и другим. Бухгалтеры, юристы, врачи. Чем плохая работа, например, у твоего папы? Посмотри на него, стоматология приносит пользу, деньги…
— Не надо на меня смотреть, сын, — выдавил из себя Марк первое несогласие с женой. — Учись на философа, если хочешь. И женись, если у тебя есть девушка. У тебя есть девушка?
— Есть, — оторопело кивнул сын.
— Вот и женись. И не слушай никого. Это я тебе как мужик мужику говорю. А то... — Марк посмотрел на жену. — Никогда никому не отдавай свою жизнь. Особенно маме.

Алина Рощина