Внеклассное чтение. АЛЕКС - ЮСТАСУ

НАКАРКАЛА, ЗАРАЗА!
Да знала она, прекрасно знала, что такие детские браки долго не живут. И мать говорила, и в журналах читала, но тогда это не имело значения. Гриша шептал ей, когда сидели на скамейке в парке:
— Мы поженимся, будем засыпать вместе и просыпаться. Голые, абсолютно — представляешь? — он с трудом сглатывал будущее удовольствие и мечтательно продолжал: — Я буду слышать, как ты дышишь во сне. Целовать тебя, когда захочу и где захочу, — Гриша обнимал ее и втискивал ладонь между целомудренно сжатых коленей. — И никто не посмеет нам ничего сказать. Ты так хочешь? — спрашивал Гриша, лихорадочно тиская Тонину грудь.
— Хочу, — еле слышно лепетала Тоня, и щеки ее загорались ярче пламени, внизу живота тяжелело и сладко ныло.
Она действительно хотела и засыпать рядом с Гришей, и просыпаться, и чтобы он целовал ее, и чтобы джинсы не мешали его ладоням.
Восемнадцать сначала исполнилось Грише Распекаеву, а через два месяца Тоне, и они прямо в день ее рождения отправились в загс. Тетка в строгом костюме усмехнулась:
— Что, невтерпеж?
— Не ваше дело, — аж побледнел от возмущения Гриша.
— Это как посмотреть — разводиться-то ко мне придете...
Накаркала, зараза! Сейчас Тоне так и казалось, что накаркала, а тогда она не обратила на теткины слова внимания. Через месяц расписались, получили отдельную комнату в институтском общежитии и стали спать вместе на вполне законных основаниях.

ОТПУСТИЛА БЫ ТОРМОЗА...
Засыпали, просыпались — это понятно. Но вот как от этой своей брачной близости получить настоящее удовольствие, знали плохо. Оба отличники, медалисты, все больше с книгами обнимались. Старались, конечно, литературу специальную читали, но чего она стоит, литература, когда нет живого инструктора? Иногда что-то получалось, даже похожее на оргазм, как им обоим казалось, но того самого неземного блаженства, о котором оба много слышали, испытать не удавалось. Тоня винила Григория, хотя в чем именно, объяснить не могла. А он, естественно, ее — вот если бы она расслабилась по-настоящему и отпустила тормоза, все бы у них и случилось. А то лежит на краешке диванчика, простынку натянет до подбородка и дрожит, словно боится чего. А чего бояться-то? Он ей муж, законный, штамп в паспорте, так нет же — дрожит.
Тоня и вправду дрожала, и часто от страха. Иногда ей так сильно хотелось слиться с Гришей всем своим существом, раствориться в нем и его поглотить полностью, всего-всего, что такой силы своего желания действительно пугалась. От этого зажималась еще больше, простынку натягивала. Мама же говорила, что голыми только шлюхи с мужиками спят и не стесняются. Тоне эти мамины слова часто в самый неподходящий момент вспоминались и все портили. Но она и без этого много чего боялась: что закричит от нахлынувших чувств, а за перегородкой сокурсники — утром пройдутся по ней без всякой пощады. Забеременеть боялась — учиться еще три года. Боялась, что Гриша осудит ее за распущенность, если она даст волю своим желаниям.

МАСТЕР-КЛАСС, НИЧЕГО ЛИЧНОГО
А потом тот вечер... Тоня поехала к матери и собиралась заночевать у нее, но передумала. Открыла дверь в их с Гришей комнату, а на диване — на ее подушке — лежит какая-то взрослая женщина. И Гриша на ней скачет ловким всадником. Сначала Тоня не поняла, что происходит, а когда поняла, помертвела вся и закрыла дверь. Зашла на кухню, где девчонки с курса жарили картошку. Рассказывать ничего не хотелось, хотя подруги требовали, а вскоре на кухню вышел Гриша — довольный, глаза блестят.
— Ты? — удивился. — А чего не у матери?
И только по Тониному мертвому лицу понял, что она все видела. Затащил в комнату и стал втолковывать ей свою правду:
— Это была проститутка. Я же должен где-то научиться этому самому сексу, чтобы потом тебя научить. Ну не могу я у наших мужиков мастер-классы брать, засмеют же. Пойми: это просто учеба, ничего больше.
Тоня не знала, что ему ответить — молча смотрела на пол, будто что-то потеряла. Гриша не отпускал, но она вырвалась и уехала к матери. А утром подала на развод.
Все четыре года с тех пор Тоня ни с кем никаких отношений не допускала. Как вспомнит Гришину джигитовку на чужой тетке, так сразу тошнота подступает. А тело при этом загорается, волнуется — она же тогда первый раз живьем видела, как сексом занимаются. И что с этим неспокойным телом делать, Тоня не знала. От всех тараканов, которые в ее голове расплодились в огромное стадо, ходила понурая, плечи как подтаявшее эскимо — словно жизнь из нее ушла. Ну кого такая встревожит?
Как-то искала нужную для работы информацию и набрела на сайт знакомств. Почитала — тошно стало, а потом вдруг: «Мечтаю познакомиться с женщиной, пережившей неудачный брак и потерявшей веру в себя. Помогу обязательно, вдвоем не так страшно жить». И подпись «Алекс». Ответила, представившись «Юстасом» — как в старом кино про Штирлица. Алекс ей написал, попросил рассказать, что тревожит. Тоня — ему, он — ей. Письма писал умные, тонкие, такие добрые слова находил, о себе рассказывал — что тоже потерял любовь. Потом, когда привыкли друг к другу, доверились, стали об интимном разговаривать. И тоже все деликатно и умно, без стыда читала и отвечала — самой было странно, что так бывает. Вскоре Тоня поняла, что без писем Алекса и дня обойтись не может. Ожила, помолодела, плечи расправила. Ей уже казалось, что она слышит его голос, знает его запах. Договорились, что Алекс к ней приедет. Между городами, где они жили, километров шестьсот, но разве это расстояние, если хочешь увидеть человека. Алекс рассказал, как выглядит, и Тоня отправилась на вокзал.

ШАМПАНСКОЕ В ПОСТЕЛЬ
Она узнала его сразу: высокий, серая куртка с бордовым кантом, синяя сумка. Красивый! Выскочил из вагона и сгреб ее в охапку, без церемоний:
— Ну, что — к тебе? Ты уже постельку застелила? Я шампанское прихватил, ты как любишь шампанское — до или после?
Тоня от такого напора растерялась, опять зажалась, как когда-то с Гришей.
— Так сразу — в постель?
— А чего тянуть? Мы же с тобой про это писали — про секс. А то сгорю раньше срока и не спасу тебя от твоих тараканов.
Алекс обхватил ее за плечи и тянул к метро, она шла за ним, хотя совсем не хотела никуда идти с этим человеком. И голос не тот, что слышался ей, и запах. А главное, тот — виртуальный — Алекс не мог так сразу тащить ее в постель. И слова, которые говорил этот, живой, Алекс, совсем не те, которые были в письмах.
— Алекс — это Александр? — поинтересовалась Тоня.
— Алекс — это для переписки, а вообще-то я Артем. А тебя, Юстас, уж не Устиньей ли зовут?
— Антониной. А ты какой-то не такой. Ты или не ты мне писал?
— А если не я, то что — покупать обратный билет? — Алекс засмеялся — сама мысль, что ему могут отказать, казалась смешной. — Заочница ты моя!
— Так кто письма писал? — не унималась Тоня.
— Кто-кто... Грегори Пек писал — вот кто, — начал злиться Алекс.
— Артист такой был в Голливуде — ты его прах потревожил?
— Скажешь тоже... Гришка РасПЕКаев — сокращенно Грегори Пек. Он к нам в город года три назад приехал. Хороший парень, но с придурью. Все про свою бывшую жену рассказывает — как по глупости потерял ее, а теперь ищет и не может найти. Чудной, будто баб мало вокруг.
Тоня остановилась как вкопанная. Еле-еле совладала с собой и тихо спросила:
— А ты-то зачем вместо него поехал?
— Да по приколу, скучно стало, вот и поехал, — Алекс ухмыльнулся и поставил на асфальт сумку. — Не нравлюсь? Только честно.
— Как тебе сказать, чтобы не обидеть... А этот... Грегори Пек один живет?
— Я же говорю — жену бывшую мечтает найти. Говорит, другой такой нет. А какой такой — не пойму.
— И не поймешь. Тебе это ни к чему.

Алина Рощина