Житейская история. ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ "СКОРОЙ"

Пасмурные дни, которые так часто бывают в начале весны, всегда вызывают у меня одно воспоминание. Может, потому, что мелкий дождь так похож на человеческие слезы?


СТАРИК
8:30. «Седьмая бригада — на выезд!» Голос из селектора режет ухо и заставляет вздрогнуть. Спешу за «своими», врачом Михаилом Кругловым и фельдшером Милой. Под вой сирены «скорая» несется на Ленинградку. Это одно из первых моих журналистских заданий. Краем глаза успеваю заглянуть в карту вызова. Женщина 76 лет, инсульт.
— Знаешь, сколько таких бабуль? — сердобольная Мила морщится. — Мне их ужасно жаль...
С Милой мы подружились сразу. Веселая, рыжеволосая, на «скорой» пятнадцать лет.
— У тебя как с кровью? — вдруг спрашивает она.
— Нормально, — торможу я. — Гемоглобин 130.
— Я не о том! Крови боишься? А то ведь у нас и на ДТП вызовы, а там сплошь кровища...
— Не боюсь, — гордо вру я.
— Значит, так: если пациентов немного, можно передох­нуть, — вводит она меня в курс дела. — Но обычно не отзывают, а сразу дают новый вызов. Самый опытный врач — Михал Михалыч. Его у нас все Стариком зовут, хотя ему только сорок пять. Пациентов как на рентгене видит. И не гляди, что смурной. Это у него из-за личного...

БУДНИ
Редкий перерыв. Пытаемся с Милой разогреть котлеты в микроволновке, но...
11:20. «Седьмая — на выезд!» И я, следом за Милой и Кругловым, опять бегу к машине. Мне почему-то нравится это сумасшедшее кружение по Москве. Может, потому, что чувствую себя причастной к жизни «скорой»? Наконец приезжаем. Встречает зареванная деваха:
— Папа... упал... сердце...
На полу мужчина за шестьдесят. Галстук съехал набок, на лбу крупные капли пота. Мила делает кардиограмму. Ее лицо серьезно. Они о чем-то шепчутся с Кругловым, и тот вводит лекарство больному в вену. А Мила шепчет мне на ухо: «Трансмуральный инфаркт. Серьезней не бывает!»


Мужчине плохо. Стонет и резко затихает. Круглов начинает непрямой массаж сердца. Стою с вытаращенными от страха глазами, глядя, как постепенно на спине врача проступает пот через халат. Но к моменту приезда кардио­бригады Старик удовлетворенно произносит:
— Откачали, кажись.

БЫВШАЯ
В молодости я мечтала работать на «скорой». Но в тот день поняла: у меня не железные нервы. А Мила уже трясет за плечо:
— Едем! ДТП!


К счастью, у женщины-водителя только перелом руки. Везем ее в «травму» и едем к себе. Наконец-то можно поесть. Подогрев домашние котлеты, предлагаем Старику, но Круглов благодарит и уединяется с книжкой.
— Штарик никогда на работе не ешт, — набив рот, поясняет Мила. — Только пьет чай. Видишь, какой худющий?
— А жена чего? Трудно мужу бутербродов завернуть?
Но Мила вздыхает и по-бабьи подпирает щеку:
— Да нет у него жены. Десять лет как расстались. Она ему изменила. Замуж за другого вышла. Да, видно, он-то не разлюбил. Уж сколько наших дамочек его тут окучивало. Все мимо.
Мила меряет Михалыча каким-то особенно нежным взглядом:
— Я бы за Старика не то что вышла, побежала бы замуж! Да не берет.

ГАЛЯ
Может, я ничего не понимаю в мужчинах, но на меня Старик впечатления не произвел. Разве врач хороший.
— Классику он любит. Стихи, — шепнула Мила, вздохнув. — Ох, тонкая душа!
13:10. «Седьмая — на выезд!»
— Чего теперь? — уже заправски спрашиваю у Милы.
— Женщина выбросилась с седьмого этажа! Наверняка на труп едем.
Машина несется под сирену так, что я боюсь уже нашего ДТП. Выскакиваем. Помогаю Миле и Круглову вытащить носилки на колесиках, но Старик уже далеко впереди. Нагоняем его у клумбы со свежей землей, где лежит и стонет окровавленная живая женщина. Значит, рыхлая земля смягчила удар. Увидев ее, Круглов резко бледнеет. И вдруг падает перед женщиной на колени:
— Галочка! Галя! Что?! Как же ты....
Женщина стонет, пытаясь что-то сказать. Он наклоняется ниже, и я отчетливо слышу:
— Ты?! Пришел... Теперь буду жить. А то не хотела! Мучалась. Муж пьет, пьет...
Она теряет сознание. Мила, бледная как смерть, отталкивает меня. И они с Кругловым долго колдуют над женщиной.


Потом с помощью полицейских укладывают ее на носилки, предварительно зафиксировав конечности, ставят капельницу, и мы мчимся в больницу. Мила делает еще какой-то укол, а Старик не отпускает руку женщины, гладит и отворачивается, чтобы скрыть слезы. Ничего не понимая, смотрю во все глаза, но Мила толкает меня локтем и тихо шепчет:
— Чего уставилась? Жена это его бывшая. У нее фамилия другая. Старик и не знал! Надо ж так встретиться...

ЛЮБОВЬ
Вы когда-нибудь видели мать, отца или мужа, ждущих исхода операции у жены или ребенка? У близкого. Страшное зрелище. Что переживают они, ни в чем не виноватые, понимая, что не в силах помочь?
— Мила, я останусь с Галей. Ты — на подстанцию. А вы... вы, — это уже мне. — Впрочем, как хотите, — командует Круглов.
Я остаюсь. Так решила Мила:
— Если что — ну, мало ли, плохо ему станет — нам звони, поняла?
Я киваю. Мне страшно. Вдруг Старику и правда сделается плохо? Тем более что он предложил свою кровь: у них с Галей одна группа. Но он держится. Даже пытается улыбнуться:
— Спасибо, что остались. Одному как-то...
В нем опять просыпается врач:
— Должна Галя выжить! Должна! Ну, раздроблены кости таза. Разрыв селезенки. Сотрясение мозга. Все поправимо.
Вскакивает и ходит, ходит, пока не появляется хирург. И они о чем-то долго говорят на понятном им одним медицинском языке.
В тот день на подстанции только и было разговоров, что о Круглове, который приехал на суицид бывшей жены. На «скорой» его подменили на время другим врачом. А потом? Что же было потом?

Об этом я узнала от Милы спустя уже несколько месяцев.
— Так женился он на Гале, представляешь? — слушала я в телефонной трубке. — Развелась она с этим своим пьяницей, который ее довел. Ну и... Знаешь, Старик аж расцвел весь. Шутит, улыбается. При жене — как сиделка.
— А Галя... она ходит?
Мила тяжело молчит:
— Нет. И не будет. Только Старик в это не верит.